РОЗЕНГРАЛС
Балтийская баллада
Галине и Юрису Дзелма
1.
Мы мчимся по Риге, пришпорив коней,
Спешим к Розенгралсу попасть поскорей.
Мы скачем сквозь бурю, погоду браня.
О, пусть не устанут копыта коня!
Позёмки мятущийся свиток развит.
Стучат по булыжнику восемь копыт.
Ворочайся, точно спина, напряжен,
Вздымайся, корявой дороги дракон.
На то и проулков крутой разворот,
Чтоб падали грузы с высоких подвод,
А всё, что упало, пропало навек
В окрестных дворах, как растаявший снег.
До цели своей мы ещё далеки,
Не видно огней Даугавы-реки.
Метель закипает подобно ключу.
Мы скачем, плечом прижимаясь к плечу,
Как Йорис и Дирк [1], что почтили за честь
Доставить из Гента хорошую весть.
Нависли дома – за утёсом утёс.
Над кровлею воет базальтовый пёс.
На крыше, презрев благодатный уют,
Две шалые кошки, горбатясь, орут.
Мы в улице Альберт оставили след
И высекли искры по Элизабет,
Где бронзовый лев, опираясь на щит,
На гребне фасада сурово рычит;
Где с томною грустью один на один
Слюнявит свирель бородатый раввин.
Он в белую вьюгу, унявшую прыть,
Вплетает мелодии красную нить.
Кому поверяет в угрюмом краю
Старик иудейскую нежность свою?
Зачем он мусолит мундштук у дуды,
Дырявые перебирая лады?
Ему бы в Хевроне меж двух синагог
Сидеть, обративши лицо на Восток,
А он, у людей арендуя крыльцо,
Сидит, обративши на Запад лицо.
Уже Аудею у нас за спиной.
Амату, и Шкюню и Скарню – долой!
По Торна и Марсталю [2] в каменный лес
Уводит и кружит нас каверзный бес.
Вконец разыгрался. Злорадствует тать,
Что стен Розенгралса в упор не видать.
Бросается под ноги тень от ворот –
Бормочущий хрень городской сумасброд.
Отстань, попрошайка! Последний сантим
На меч мы истратили с другом моим.
Доспехи купили мы, сердце скрепя,
Теперь у нас латы, зато ни копья.
Отзынь, не канюч. Ты легендой своей
Нам прежде уже досаждал, - ей же ей.
Не можешь ты жалостью тронуть умы,
Бреша, что бежал из литовской тюрьмы,
Что где-то на хуторе ждёт тебя мать,
Что надо бы денег в дорогу собрать.
Как нам залатать прозябанье твоё,
Когда не хватает бойцам на копьё?
Спасибо ещё, что ночною порой
Брат бури – Борей не затмил нас пургой.
С пути нам не сбиться. Беда не беда.
Над Домским собором сияет звезда,
И ввысь устремляется маленький крест,
Ему не достать до скопления звезд,
Раз он маловат, а они высоки.
Мороз наточил ледяные клинки.
Но нам не страшны ни метель, ни ветра,
Ведь нас охраняет молитва Петра.
2.
Февральские ночи, как башни, глухи.
Вверху золотые молчат петухи.
Задвинуты двери на крепкий засов.
Ты помнишь войну петухов и крестов,
Мой верный товарищ, мой преданный друг?
Когда поразил меня тяжкий недуг,
Ты ноздри мне луковым соком лечил,
Ты чёрным бальзамом меня отпоил;
Собою согрев, ты унял мой озноб
И вырвал меня из объятья хвороб.
Я сам за тебя всё, что хочешь, отдам.
Пока же вернусь к петухам и крестам.
Одни христиане клялись, что Петух
Над храмом – как страж, поднимающий дух.
Другие – что должен господствовать Крест
Распятия, видимый всеми окрест.
Словесная брань, распечатав уста,
Сменилась войной Петуха и Креста.
Сшибаясь во весь лошадиный опор,
Дрались христиане за каждый собор.
Кто знает, как долго кипела война
Креста с Петухом к торжеству Каплуна?
С тех пор петушиная звонкая рать
Повадилась шпили собою венчать
И склёвывать звёзды, как зёрна с листа.
Но граф не простил пораженье Креста.
Мой спутник испытанный, друг и собрат,
Нас граф Розенгралс увидать был бы рад
На улице Розен в своём погребке.
И вот – мы летим к Даугаве-реке.
Пускай прояснилась враждебная даль,
Но всё ж об одном я печалюсь: мне жаль,
Что к нам не примкнёт за ближайшим углом
Храбрейший из Юрисов, что в родовом
Гнезде в окруженье тепла и любви
Зализывать вынужден раны свои.
На коврике тонком у грозных бойниц
Лежать он не может ни навзничь ни ниц,
И лишь полулёжа, понёсший урон,
Вкушает салат благородный барон.
О, старая Иманта! В жизни своей
Встречала ль подобных ему сыновей?
Пусть Ангел-Хранитель витает над ним.
Тем Ангелом будет всегда он храним,
Чья прядь златорунная вьётся на бровь.
В перстах – амариллис, а в сердце – любовь.
И шесть канареек, чирикая в лад,
О близости скорой весны верещат.
Меж тем посреди снеговой кутерьмы
У винного погреба спешились мы.
3.
По лестнице битой; как винт, завитой
Спускаемся в погреб, борясь с темнотой.
Под сводом от гомона пылких речей
Колеблются в сумраке сотни свечей,
И челядь летает с подносами яств.
Какое великое множество братств!
Мне слышится пение «Серых сестёр»
И «Вдов мастеров-столяров» разговор.
Слагает псалом благочинный Эраст.
А цех кузнецов раскачаться горазд
Рядами на лавках вдоль каменных стен,
Но, хмелем сражённый, он дал уже крен.
Подземный колодец, как бочка, торчит.
Гончар навернулся на брошенный щит.
Сюда запрещают влетать на метле,
Пока петухов запекают в золе.
Кругом по столам – каплуны, каплуны,
И жареный жир прожигает штаны.
В отхожем же месте ядро на цепи
Спускается – только порог заступи:
Завязана с дверцею мысль шутника,
Вино к ней гоняет гостей погребка.
Имбирное пиво аптекари льют.
А в нише – всех выше – вздымается, крут,
Сплочённый из дуба морёного трон.
На троне уже восседает Патрон,
Прошедший огонь, - только памятью тронь, -
И воду, залившую этот огонь.
(Пусть войны когда-нибудь вместе сольют,
Устроив им общий прощальный салют).
То Розенгралс – винного погреба граф.
Рукою взмахнул он, немного привстав,
И разом, захвачены бранной игрой,
Петух с Крестоносцем затеяли бой.
Взметнулись мечи, загремели щиты
Во славу земной вековечной тщеты.
Петух на лету бреет воздух крылом,
Пока Крестоносец идёт напролом.
Потом наседает на рыцаря сам,
Чтоб пот под забралом потёк по усам,
Глаза защипал. Но не время пенять.
Без риска забрало в бою не поднять.
Солярная птица, космический маг,
Вперившая взор в исторический мрак,
Что ищешь ты в этой лукавой борьбе,
Где Крест предназначил победу себе,
А ты познаёшь бутафорскую боль,
И гребнем трясёшь, как короной король?
Возмездие бражников навеселе:
Взлетевший на шпиль погибает в золе.
Ощипаны перья, он в землю одет.
Но вновь воскресает Поющий рассвет,
И шпорами бьёт и стремится, звеня,
Стать первым глашатаем нового дня.
Воздавши пернатым достойную дань,
Ударим же, друже, мы гранью о грань,
И жидкий янтарь пивоваров воздев,
Под древней волынки ребячий напев
Мы выпьем за вьюгу балтийских ночей,
За жаркое пламя коптящих свечей,
За Иманту, где, словно ласковый щит,
Храбрейшего Юриса Ангел хранит.
Развяжем лепёшки, хоть туг узелок,
И пусть нарисует в углу уголёк
На серой холстине два имени тех,
Кто мчался сюда, зарываясь, как в мех,
В метель; кто явился творцом этих сцен:
Моё и заветного друга – Элен.
[1] Герои стихотворения Р. Браунинга «Как привезли добрую весть из Гента в Аахен».
[2] Улицы старой Риги.